Атрибут власти - Страница 40

«Профсоюз продажных журналистов, — подумал Габуния, — хотя почему я их осуждаю? Я ведь сам получаю заработную плату в двух местах. У государства и в своей газете. Каждый устраивается, как может. Хотя методы Холмского вызывают омерзение. Я, по крайней мере, работаю на свою страну, а он на любого, кто даст больше денег».

— Ты даже не представляешь, как мы работаем, — осмелел Горбунков. — Холмский дает направление и подсказывает, в каких изданиях нужно разместить статьи. И ни одного отказа. Любая газета, любой журнал берут мои статьи после рекомендации Холмского. Иногда я думаю, что при желании он может сделать героя из обычного человека и развенчать любого политика, размазав его по земле.

— У каждого свои методы, — философски заметил Габуния, — ты думаешь, он тоже выполняет чей-то заказ?

— Конечно. Он же не станет платить свои деньги. Это просто не тот человек. Иногда бывает обидно. Я думал, что мои статьи будут переводить на основные языки, перепечатывать в американских и европейских газетах. А приходится работать на такую гниду. Вот что я тебе скажу. Сегодня никому и ничего не нужно. И все журналисты никому не нужны. Вокруг одна муть, все пишут на заказ и как требует хозяин.

Габуния согласно кивнул. Он узнал все, что ему было нужно, и почти сразу потерял интерес и к этому ужину, и к своему собеседнику. К тому же он был диабетиком и не мог злоупотреблять спиртным и обильной пищей.

На следующий день было установлено наблюдение за Аркадием Яковлевичем Холмским. Все его телефоны были взяты на прослушивание — в его офисе, в трех квартирах и на даче была установлена специальная аппаратура.

РОССИЯ. МОСКВА. 23 ФЕВРАЛЯ, СРЕДА

Праздник бывшей Красной Армии, ставший затем праздником Советской Армии, плавно перешел в новое время, став праздником Российской Армии. В обществе по традиции отмечали этот день, называвшийся теперь Днем защитников Отечества. Предполагалось, что цветы к монументу в Александровском саду возложит делегация Государственной Думы во главе с ее председателем. Уже к десяти часам утра, когда должны были прибыть важные чиновники, парк был перекрыт, и в него никого не пускали.

Лугаев узнал пожилую женщину, которая терпеливо дожидалась у ворот парка, чтобы возложить свой скромный букетик. Он подошел к ней, взглянул на часы. До приезда делегации оставалось минут десять или пятнадцать. По рации должны были сообщить, когда они выйдут из Государственной Думы. Отсюда до здания Думы было не более пяти минут хода, а если они подъедут на машинах, то и того меньше.

— Ваши документы, — строго сказал он, надеясь, что она его не узнает.

Но женщина тоже его узнала и улыбнулась. Потом протянула паспорт.

— Самойлова, — сразу вспомнил Лугаев, мельком взглянув на фамилию. И вернул документы женщине. Затем посмотрел в сторону монумента. — Проходите быстрее, — неожиданно разрешил он, — только положите цветы и проходите дальше. Не задерживайтесь, иначе у меня будут неприятности.

— Спасибо вам.

На ней было то же самое светлое пальто, в котором она приходила несколько дней назад. Наверное, этому пальто лет было не меньше, чем самому капитану. Ему опять стало стыдно, что он задерживает пожилую женщину, ветерана войны, в угоду политикам, которые должны вот-вот здесь появиться.

— Стрельнев, — подозвал он своего заместителя, — проводи женщину.

В руке она держала традиционный букетик. Стрельнев привычно поднял металлоискатель, провел им по одежде старушки. Лугаев нахмурился. Старший лейтенант поступил абсолютно правильно, но все равно в этом действии было что-то оскорбительное. Что могла сделать эта несчастная пожилая женщина, едва передвигающая ногами. Лугаев забрал букетик и ощупал проволоку. Все нормально.

— Идите, Лидия Алексеевна. — Он успел прочитать в паспорте ее имя, но не был уверен, что правильно назвал отчество.

— Лидия Андреевна, — поправила она и снова достала свой паспорт.

— Проходите, проходите, — разрешил Лугаев, махнув рукой.

Стрельнев довел ее до монумента. Она положила свой скромный букетик на край постамента и, поклонившись, отошла. Затем засеменила к выходу из сада.

Именно в этот момент Лугаеву сообщили, что делегация во главе со спикером уже находится рядом.

— Стрельнев, — крикнул он, поднимая рацию, — задержи женщину, там сейчас будет делегация.

— Хорошо. — Стрельнев остановил Самойлову, придержав за локоть, и она застыла рядом с ним. — Подождите, пожалуйста, — попросил он.

Большая делегация политиков во главе со спикером Государственной Думы вошла в сад. Члены делегации толпой прошли мимо замерших на месте Стрельнева и пожилой женщины, направляясь к могиле Неизвестного солдата для возложения цветов. Среди них было много узнаваемых лиц — сам спикер, его заместители, руководители постоянных комитетов, известные депутаты. Лугаев с ужасом подумал, что сейчас несчастная женщина обратится к кому-нибудь из них с жалобой или с просьбой. И тогда ему не избежать наказания за то, что он пропустил в сад постороннего человека во время возложения цветов руководством парламента. Но Самойлова стояла не двигаясь. Когда все прошли мимо, она тяжело вздохнула и направилась к выходу. Лугаев был готов ее расцеловать и опять устыдился, что мог так плохо о ней подумать. Эти ветераны честно сражались во время войны и достойно жили после нее. Такая женщина не станет ничего просить, даже увидев перед собой толпу известных политиков. Лидия Андреевна доковыляла до него и мягко поблагодарила: