Атрибут власти - Страница 37

И в этот день в Москву вернулся Дронго.

РОССИЯ. МОСКВА. 18 ФЕВРАЛЯ, ПЯТНИЦА

Его встречали в аэропорту. Он даже не успел дойти до своей машины и увидеть водителя, который ждал его у выхода из терминала. Два вежливых и предупредительных сотрудника Машкова забрали его небольшой чемодан и пригласили отправиться вместе с ними. Дронго смог только перезвонить водителю и попросить, чтобы тот его не ждал. А через сорок минут они уже были в том же самом кабинете, где заседала объединенная комиссия.

Все офицеры оказались в сборе. Дронго кивнул Машкову, мрачно поглядывающему на своего старого друга, поздоровался с остальными.

Генерал Богемский демонстративно отвернулся, увидев входящего Дронго. Он по-прежнему продолжал считать, что нельзя подключать к работе такой представительной комиссии подозрительных экспертов, не являющихся сотрудниками спецслужб. Сидящая рядом с ним ответственный сотрудник ФАПСИ Татьяна Чаговец строго глянула на Дронго. Она была согласна с мнением генерала Богемского и не понимала, почему этому эксперту опять разрешили появиться на заседании комиссии. Полухин вежливо кивнул в ответ. И только Нащекина улыбнулась, но более ничем не выдала своего отношения. Остальные отнеслись к «воскрешению» Дронго достаточно спокойно.

— Вы хотели встретиться с нами, — сухо начал Машков. — Можете кратко пояснить суть вашего анализа?

— Дайте мне пятнадцать минут, — попросил Дронго, доставая папку с материалами, — мне нужно только пятнадцать минут.

— Начинайте, — разрешил Машков.

И Дронго начал рассказывать. Он показывал статьи, сравнивал различные репортажи, отмечал схожие места, обращая внимание на продуманную рекламную кампанию в декабре, когда почти все газеты дружно выдали материалы по качеству спектакля «Чайка», и февральскую кампанию, когда те же газеты и те же журналисты подняли ажиотаж вокруг исчезнувшего тележурналиста. Сходство было столь очевидным, что отрицать его было невозможно.

— Все это прекрасно, — прервал Дронго генерал Богемский, — но при чем тут работа нашей комиссии? Мы занимаемся серьезными вопросами безопасности первых лиц государства, ищем профессиональных террористов, которые могут представлять угрозу для страны, а вы привезли нам какие-то несерьезные статьи по поводу слез актрисы во втором акте и хорошей игры другого актера в третьем. Вам не кажется, что эти сравнения не имеют к нам абсолютно никакого отношения?

— Поэтому они и проводят такую кампанию, — возразил Дронго. — Я убежден, что генерал Гейтлер очень хорошо знает и ваши методы охраны, и вашу агентурную работу, и даже ваше стандартное мышление, генерал. Извините меня за откровенность. — Он заметил, как Полухин с трудом скрывает улыбку. В конце концов пора было вернуть хотя бы часть своего долга этому Богемскому.

— Что вы хотите сказать? — разозлился тот.

— Гейтлер решил применить нестандартный ход, используя средства массовой информации. Он абсолютно верно рассчитал, что вы и ваши сотрудники не станут обращать внимания на рецензии критиков и журналистов по поводу спектакля «Чайка». Ведь такого рода статьи формально не имеют к вам никакого отношения.

— Верно. Не имели и не имеют. Если кто-то любит театр, это не значит, что он террорист. И мы не обязаны читать все рецензии критиков.

— Вы обязаны думать, генерал, что ваш противник не глупее нас с вами. В декабре он провел пробную акцию. Почти одновременно несколько журналистов, известных своей ангажированностью и беспринципностью, вдруг бросились отмечать прекрасный спектакль Сончаловского. Обратите внимание, что ни один из них никогда ранее не писал на эти темы. Но теперь каждый посчитал своим долгом похвалить постановку. Создавалось общее мнение о ней, как о новом прочтении известной чеховской пьесы, по телевидению шли о ней репортажи, во всех газетах появились положительные рецензии. Как реагирует на это власть? Вспомните, когда рекламная кампания достигла своего пика, президент принял решение посмотреть этот спектакль. И не только он один. По моим данным, на спектакле побывали многие члены правительства, депутаты, послы. Это, безусловно, был результат рекламной кампании, усиленный слухами и ажиотажем вокруг этой постановки. Не спорю, спектакль может быть действительно хорошим, но атмосферу вокруг него создают средства массовой информации. Я обратил внимание на такую деталь. В сентябре эту постановку критики вяло поругивали, и билеты на нее почти не раскупались. В декабре, когда начался рекламный шум по поводу того же самого спектакля, стоимость билетов на него возросла до заоблачных высот.

— Никто не отрицает возможностей рекламы, — вмешалась Чаговец, — театр можно только поздравить с прекрасными пиар-менеджерами, которые так успешно разрекламировали спектакль. Это их право. Иногда реклама навязывает нам абсолютно некачественный товар. Но люди привыкли верить рекламе. Почему это вас так волнует?

— В январе президент решил посмотреть спектакль, — пояснил Дронго, — он отправился в театр вместе с супругой. Генерал Богемский, вы можете мне ответить, не нарушая служебной тайны, кто, кроме самого президента, мог знать об этом его намерении?

— Никто, — ответил Богемский. — Президент достаточно самостоятельный человек. Он принимает решение и сообщает об этом руководителю службы охраны генералу Пахомову.

— Который никогда и никому не расскажет о том, куда собирается поехать глава государства, — закончил за своего собеседника Дронго.